Комментирует епископ Переславский и Угличский Феоктист.
Здравствуйте! С вами епископ Переславский и Угличский Феоктист.
В Священном Писании встречаются такие выражение, которые во всей полноте вряд ли возможно понять. Особенно много таких мест мы можем обнаружить в посланиях апостола Павла. Но всё же давайте попытаемся сделать интеллектуальное усилие и хотя бы отчасти воспринять то богословие, которое преподаёт нам сегодня Церковь, предлагая во время литургии послушать отрывок из 5-й главы Послания апостола Павла к Римлянам.
Глава 5.
1 Итак, оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа,
2 через Которого верою и получили мы доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся надеждою славы Божией.
3 И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение,
4 от терпения опытность, от опытности надежда,
5 а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам.
6 Ибо Христос, когда еще мы были немощны, в определенное время умер за нечестивых.
7 Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть.
8 Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками.
9 Посему тем более ныне, будучи оправданы Кровию Его, спасемся Им от гнева.
10 Ибо если, будучи врагами, мы примирились с Богом смертью Сына Его, то тем более, примирившись, спасемся жизнью Его.
Общий посыл только что прозвучавшего отрывка Послания апостола Павла к Римлянам понятен: наше спасение — это дар благодати, который мы получаем по вере во Христа. Однако во второй части отрывка мы видим глубокий и весьма непростой богословский текст, который требует внимательного анализа. В этой части апостол Павел, предварительно написав о любви Божией, перешёл к её наглядной иллюстрации, в частности, он упомянул, что мало какой человек решится умереть за праведника, и уж тем более странно ожидать, что кто-то решит расстаться с жизнью ради спасения грешника. Конечно, нам эти слова апостола могут показаться немного странными, ведь мы, живя в сформированной христианством культуре, знаем массу примеров удивительного самопожертвования, и нас вряд ли можно удивить добровольной смертью ради спасения другого человека. Безусловно, такие подвиги нельзя назвать массовыми, но и исключительными они тоже не являются. Однако здесь речь идёт не о смерти одного человека ради жизни другого, здесь говорится о добровольной смерти Воплощённого Бога ради спасения Своего творения.
Впрочем, самое удивительное начинается далее, там, где сформулирована та богословская идея, которая вызывает непонимание и неприятие у очень многих людей: с одной стороны, «Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас» (Рим. 5:8), с другой — «будучи оправданы Кровию Его, спасёмся Им от гнева» (Рим. 5:9).
Это в самом деле очень непростая концепция, ведь получается, что Бог проявил Свою любовь к людям, отдав на смерть Своего Единородного Сына с тем, чтобы спасти людей от Его же — то есть Божиего — гнева. Если рассуждать с позиций нашей человеческой логики, то здесь явно одно звено лишнее, а именно — смерть Сына Божия, ведь, как кажется, помиловать человека можно было бы и без смерти Спасителя, необходимым и достаточным основанием для этой милости могло бы быть желание Бога оказать благодеяние человечеству.
Да, можно было бы поступить таким образом, хотя, конечно, вряд ли человеку стоит увлекаться размышлениями о том, как Бог мог поступить и какой поступок был бы правильным. Однако мы уже начали эти размышления, и их стоит довести до конца, задавшись вот каким вопросом: а что изменилось бы, если бы Бог просто помиловал человека без какого-либо посредничества Спасителя? Разве сама по себе милость смогла бы изменить человека и из немощного грешника превратить его в чтущего Бога праведника? Христианский ответ прост: нет, не смогла, а потому-то апостол Павел и упомянул не просто оправдание, а оправдание Кровью Христовой, и Кровь здесь выступает не только как синоним смерти, Кровь Христова — это то, что способно сущностно изменить человека, дать ему способность жить по-новому, так, как не может жить ветхий человек.
