Задумывались ли вы, дорогие друзья, может ли молчание быть… речью? Сегодня в храмах читается отрывок из 15-й главы Евангелия от Марка, где мы услышим ответ на этот вопрос.
Глава 15.
01Немедленно поутру первосвященники со старейшинами и книжниками и весь синедрион составили совещание и, связав Иисуса, отвели и предали Пилату.
02Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он же сказал ему в ответ: ты говоришь.
03И первосвященники обвиняли Его во многом.
04Пилат же опять спросил Его: Ты ничего не отвечаешь? видишь, как много против Тебя обвинений.
05Но Иисус и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился.
06На всякий же праздник отпускал он им одного узника, о котором просили.
07Тогда был в узах некто, по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство.
08И народ начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них.
09Он сказал им в ответ: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?
10Ибо знал, что первосвященники предали Его из зависти.
11Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустил им лучше Варавву.
12Пилат, отвечая, опять сказал им: что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским?
13Они опять закричали: распни Его.
14Пилат сказал им: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее закричали: распни Его.
15Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие.
Как мы только что услышали из евангельского чтения, Иисус даже не пытается хоть как-то объясниться, разъяснить настоящее положение дел, ответить на все ложные претензии, которые высказываются в Его адрес. Почему Он — молчит?
Мне очень хочется привести цитату из произведения «Цитадель» французского писателя Антуана де Сент-Экзюпери, которая, как мне кажется, придаёт этому вопросу совершенно новое, глубокое измерение. Вот что он пишет: «бывают времена, когда распадается язык и при помощи слов ничего не улавливается, ничего не предсказывается. … Не тешь себя иллюзиями: сегодняшний ты всегда уже мёртв. Твоя противоречивость — противоречивость преображения, ты меняешь кожу, поэтому тебе так больно, поэтому ты страдаешь. Кожа трескается, лопается. Твоё молчание — молчание зерна в земле, оно должно прозябнуть, прежде чем пуститься в рост. Твоё бесплодие — бесплодие куколки. Но когда ты переродишься, у тебя появятся крылья».
Используя слова Антуана де Сент-Экзюпери, можно сказать, что молчание Христа перед Пилатом — это действительно «молчание зерна в земле». Здесь важны не слова, а суть происходящего. Причём эта суть настолько непостижима, величественна, невместима никаким человеческим разумом — что самое верное — молчать, и в этом молчании не будет сказано ничего ущербного, двойственного, что можно было бы истолковать и так, и эдак.
В дополнение мне бы хотелось вспомнить эпизод из романа Фёдора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание», когда Родион Раскольников приходит к Соне и признаётся в своём страшном поступке. Соня по большей части молчит: она присутствует всем своим существом, всей своей любовью рядом с этим глубоко несчастным, запутавшимся, растерявшимся человеком, раздавленным совершённым им убийством. Её безмолвное присутствие, без оправданий, порицаний, сочувствий становится куда более пронзительной речью, чем все те рациональные «помыслы», которые не отпускают Родиона. Но именно молчание Сони и «обнажает» совесть преступника: он видит, что она не боится его греха, что и в грехе она будет продолжать любить его — его, но не его грех, не его преступление.
И завершить мне хотелось бы афоризмом Сергея Довлатова: «Молчание — огромная сила. Надо его запретить, как бактериологическое оружие».
